Главная
О нас
Новости
Общество
Культура
История
Объявления
Ссылки
Контакты
 

Георгий Головкин (Георгий Григорин)

«Любовь с первого взгляда»

 

“Светлой памяти моей любимой, дорогой жены Аннушки посвящаю… “

 

 ВСТРЕЧА

 

Существует ли любовь с первого взгляда?

Убеждён. Существует!

Это было в 1964 год. Я служил в армии в звании

лейтенанта на должности командира взвода

 в Ленинграде. К тому времени мне довелось

послужить в Забайкалье, много поездить по стране

в командировки, поучаствовать в очень интересных

и нужных для армии делах.

  Мой очередной отпуск был запланирован

 на сентябрь-октябрь, что для меня – лейтенанта –

 считалось хорошим временем года: когда ещё тепло,

но уже не жарко, много фруктов и овощей, можно купаться.

  Я никогда не был Молдавии и в Одессе, а потому

 решил свой отпуск провести именно в этих краях.

Перелёт до Кишинёва занял немногим более двух часов.

  После небольших формальностей, связанных с проверкой

документов, я сел в автобус и через тридцать-сорок минут

оказался в центре города, где мне удалось

устроиться в гостинице “Кишинёв”.

  Моим соседом оказался Пётр Шовдра – молодой моряк

из Мурманска, молдаванин по национальности.

  Оказалось. Что Пётр неплохо знает Кишинёв.

Мы вместе гуляли по городу, ходили в кино, театр, музеи,

парки, кафе и магазины, ездили купаться.

  Город поразил меня обилием деревьев, кустов, цветов

на клумбах. Дома в основном невысокие – двух-шестиэтажные.

Никогда не думал, что наблюдение за людьми может быть

таким увлекательным занятием.

  Бросалось в глаза множество молдавских одежд:

расшитые рубашки, блузки своеобразного национального стиля,

свободного покроя, заправленные в брюки юбки;

сарафаны и куртки, пиджаки и безрукавки, брюки навыпуск

или галифе; шляпы. Папахи, береты, платки, шапки

самой неимоверной “архитектуры”; сапоги, сандалии,

тапочки, спортивные и домашние шлёпанцы, туфли, ботинки,

а иногда калоши на босу ногу.

  У меня сложилось впечатление, что местные люди

разговаривают все одновременно и один Бог знает,

как в этом шумном говоре-крике они умудряются слышать

и понимать друг друга.

  Через неделю-другую я поосвоился в этом многоголосии и

даже начал улавливать содержание разговоров.

  Особенно меня изумляли и очень смешили непонятные и

витиеватые обороты речи.

  Разговор шёл в основном на молдавском и русском языках.

  Конечно, то, о чём говорили по-молдавски, я не понимал,

но и то, о чём говорили по-русски, как-то не сразу доходило

до сознания. Этот русский язык, по-мимо  какого-то одесского

акцента, обладал столь замысловатыми вывертами,

что поначалу для понимания сути сказанного приходилось

как бы переводить с русского на русский.

  Я вслушивался в эти “одесские“ вывертосы и от души смеялся

(конечно не вслух) над фразами:

- Я имею выпить вина,

- Дама, поставьте носки на стол, раз не хотите их себе иметь.

- Гуляй отсюдова. Чтоб тебе повылазило.

    Чтобы послушать (или подслушать) разговоры на этом

вычурном языке, я уговорил своего соседа по номеру пойти

на базар. Именно там можно насмотреться в течение часа-двух

такого, чего не увидишь и не услышишь в Москве или Ленинграде

в течение нескольких лет.

   Вдоль торговых рядов шла женщина и вела за руку маленького

мальчика. Она встретила знакомого мужчину, который

очень галантно поздоровался с дамой и протянул руку мальчишке.

   Мальчишка смутился, но не захотел подать руку мужчине и

быстро спрятал её за спину.

  Женщина, стараясь замять неловкость, немедленно выдала фразу:

- Боря! Вынь руку из попы и дай дяде здрасте!

  Фраза-шедевр одесской речи с явным еврейским акцентом

насмешила не только меня, но и  других стоявших рядом людей.

Последующий разговор дамы и мужчины продолжался

в том же ключе. Я не выдержал и хохотал уже в голос.

  Наш отпуск подходил к завершению. Мы хотели посетить Одессу.

  В пятницу мы сели в автобус, и вот он весело бежит по дороге,

жадно пожирая километры.

  На очередной остановке водитель объявил:

- Наш автобус прибыл в город Бендеры. Стоянка десять минут.

  Не могу найти ответа. Почему я вдруг спросил у Петра:

- А нет ли у тебя желания остановиться в Бендерах на пару дней?

Пётр словно ожидал этого предложения и сразу согласился.

  Мы отправились в гостиницу, которая называлась “Днестр“,

обратились к администратору, и уже минут через десять

нас разместили на втором этаже. В номере, окна которого

выходили на реку.

  После обеда мы переоделись и вышли из гостиницы.

  Небольшой уютный и очень зелёный город:

по обеим сторонам улиц – аллеи каштанов, множество

цветников. Удачно размещены скамейки, киоски и магазины,

ларьки, торгующие водой вином, пивом, пирожками,

чебуреками, мороженым, сигаретами и другими мелочами.

  От дежурной мы узнали, что по утрам на окраине города

по субботам и воскресеньям бывает базар, а вечером танцы.

  Она рассказала нам, как пройти на танцплощадку

 в парке Горького, что можно интересного посмотреть

в Бендерах и как проехать в Тирасполь.

  На следующий день мы решили встать рано утром,

сходить на базар, потом на пляж, а вечером пойти на танцы.

  По нашей просьбе дежурная разбудила нас в шесть утра.

          Я на всю жизнь запомнил этот день!

  По дороге двигались повозки в сторону базара, а те,

что уже заняли своё место в торговых рядах, предлагали

домашнее вино, соки, закатки огурцов, помидоров,

виноград, груши, яблоки, мясо, яйца, картошку,

живых кур, индюков и гусей, кукурузное, подсолнечное и

сливочное масло, брынзу – всего не перечислишь.

   На “промтоварной” части  продавали ковры,

ковровые дорожки, обувь местных фабрик, рабочую и

выходную одежду, куртки, костюмы, рубашки, кофты,

платки, брюки, множество импортной обуви и одежды.

   А какие запахи на этом базаре! Запахи менялись:

около мясных продуктов – запах копчёностей, около ковров –

нечто вроде нафталина или какой-то травы, применяемой

как средство от моли, там, где фрукты, - запах яблок,

возле прилавков со специями – перца, смешанный

с какими-то другими запахами, там, где продавали

пирожки и чебуреки – запах жареного подсолнечного

масла и мяса, там, где готовили шашлыки, - запах лука,

чеснока, пива и вина вперемешку с дымом. Стоило чуть

повеять ветерку, как все эти запахи перемешивались

между собой и получалась смесь, по которой можно было

отыскать с закрытыми глазами сам базар.

  Солнце палило, и даже после купания в очень холодной

мутной воде Днестра легче не стало: жара делала своё дело.

Стало ясно, почему горожане на пляж шли либо утром,

либо ближе к вечеру.

   Часов в шесть вечера мы собрались на танцплощадку.

Вышли из гостиницы и направились в парк. Купили два билета,

сели на скамейку и наблюдали, как прогуливались в ожидании

начала парами и небольшими компаниями молодые люди.

   Наш приход на танцы, как оказалось, не остался

не замеченным, мы почувствовали, что за нами наблюдают,

точнее, рассматривают с любопытством и девчонки и парни,

словно желая спросить:

- Кто вы? С чем пришли?

  А мы всем своим видом показывали, что их любопытство

нас не очень-то волнует.

   Я перехватил случайный взгляд хорошенькой девушки.

Она стояла так, что мне виден был её профиль и

я имел возможность внимательно её рассмотреть.

   Разговаривая с ребятами из своей компании, девушка

повернулась лицом к нам. Теперь я видел её тёмные

весёлые глаза и очаровательную улыбку. Я решил не терять

её из виду и непременно познакомиться с ней.

Через всю площадку на глазах у удивлённой компании

я подошёл к ней и пригласил на танец.

   В глазах девушки я увидел удивление, смущение, и

замешательство. Она явно не была готова к моему приглашению.

Но взяла себя в руки: танцевала девушка легко и свободно,

Успевая переглядываться с подругами и улыбаться им.

Я предложил девушке ещё раз потанцевать вместе.

Она смутилась, но улыбнулась и согласилась.

   Когда танец закончился, девушка заторопилась к своим друзьям,

и я проводил её к ним.

  На очередной танец её пригласил какой-то парень,

теперь я мог понаблюдать за девушкой со стороны.

  Одета она была со вкусом: хорошо сидела на ней

полосатая чёрно-белая блузка, аккуратно заправленная

в чёрную юбочку, туфли на высоких каблучках.

   Приятное, открытое, слегка загорелое лицо, карие,

почти чёрные глаза, ровные белые зубы. А как шла ей

мягкая и добрая улыбка.

   Девушка тоже украдкой рассматривала меня.

Мы встретились взглядами, и она улыбнулась мне.

   Я посмотрел в сторону её компании и как-то непонятно

почувствовал, что если я её сейчас упущу, то

может случиться так, что другой возможности встретиться и

познакомиться с ней ближе не представится.

   Я видел уже недружелюбные взгляды парней и

беспокойные лица её подруг. Решение пришло сразу.

Надо пригласить её на очередной танец и уже не отпускать

от себя. Так я и поступил. Я попросил разрешения проводить

её после танцев домой.

   Она застеснялась и спросила меня:

- А вы не боитесь, ведь я здесь с друзьями и это может

им не понравиться?

- Ничего, разберёмся. Ну, а то, что им нравится или

не нравится. Это их забота, - самоуверенно ответил я.

- Ну что же, если вы не боитесь, то я согласна.

Проводите меня, но будьте осторожны.

- Спасибо. Учту.

- Хорошо, но я сейчас предупрежу своих подруг и вернусь.

Она подошла к своим друзьям, о чём-то с ними поговорила,

засмеялась и направилась ко мне.

- Я думаю, что нам, наверное, лучше уйти с танцев незаметно,

прямо сейчас, не хочу подвергать себя и вас ненужным

неприятностям.

- Уходить незаметно мне не хочется, но уйти прямо сейчас

я не против, у нас будет больше времени познакомиться.

  Очередной танец мы опять танцевали вместе, вдруг она

остановилась и очень решительно сказала:

     - Нам лучше уйти сейчас.

  Я был очень рад тому, что она согласилась побыть со мной.

    - Георгий, - представился я.

  Она засмеялась:

    - Анна. Очень приятно, - и протянула мне руку. Я как-то

Картинно поцеловал её. В глазах её прыгали бесенята,

она заразительно засмеялась.

   Именно в этот момент я почувствовал,

что простым знакомством наша встреча не закончится.

  - Можно я буду называть Вас Аннушкой? – спросил я.

  - Можно, тем более что меня так называют

 все мои родные и знакомые.

   С этой минуты и всю жизнь я называл её Аннушкой,

вкладывая в это имя всю мою нежность и любовь к ней.

Мне кажется, что это имя – Аннушка – необычайно подходило ей.

  В этот вечер мы долго бродили по городу. Мне нравилось

в Аннушке всё – и одежда, и причёска, и её голос –

очень спокойный, какой-то очень домашний. Общаться с ней

было очень приятно и легко.

  Аннушка с удовольствием показывала свой город,

рассказывала, что работает на ткацкой фабрике, которая

изготавливает ковры, гобелены, дорожки и ещё что-то.

Говорила о себе, своей семье, друзьях и подругах.

Фабрика, на которой она работала, находилась совсем

недалеко от гостиницы, где я остановился.

Мы шли мимо фабрики. Аннушка показала мне цех,

где она работает. Аннушка рассказывала как ей трудно.

Ткачихой она стала совсем недавно, и надо было крутиться

как белка в колесе, чтобы не отставать от опытных работниц.

  Мы шли рядом. Я с удовольствием наблюдал за ней вблизи.

Короткая стрижка, никакой краски на лице, всё и так прекрасно:

тёмно-карие глаза, почти чёрные, очень живые и

 чётко отражавшие всё, что творится у неё в душе.

Аннушка – человек очень открытый и честный, душевная,

легко ранимая и обидчивая, принципиальная и всегда готовая

помочь другим людям. Так я её понял. Как это я успел

почувствовать за считанные часы – не могу объяснить до сих пор.

   Аннушка и её семья жили недалеко от автовокзала

в двухэтажном многоквартирном доме. В семье пять человек:

мать, отец, старшая сестра Таня, младшая сестра Люда и Аннушка.

Отец работал бухгалтером в детском учреждении, мать –

в комиссионном магазине, Таня на швейной фабрике,

Аннушка – на ткацкой фабрике, Люда училась в средней школе.

   Жили они в небольшой двухкомнатной квартире, на втором этаже

в маленьких комнатках.

  Я отметил, что автовокзал, дом Аннушки, гостиница и фабрика

находились в десяти-пятнадцати минутах ходьбы друг от друга –

значит, встречаться нам будет удобно.

   Время летело незаметно. Я успел ей рассказать о себе и своей

семье, немного о службе. Когда она узнала, что я служу в армии,

то сказала:

  - Мы с девчонками так и подумали. По Вашему поведению видно,

что Вы военный, потому что наши ребята ведут себя по-другому.

  - Как понять: по-другому?

  - По-другому, - сказала она и смутилась.

У Вас даже выправка другая и вообще общение какое-то другое.

  Она заторопилась.

  - Мне пора домой, потому что завтра у меня много дел по дому,

а вечером мне на работу, во вторую смену.

  - Можно я встречу Вас после смены?

  - Хорошо, приходите на проходную к десяти вечера.

   Днём в воскресенье мы с Петром поехали в Тирасполь.

Дорога до Тирасполя заняла не более двадцати – тридцати минут.

   Однако Тирасполь не произвёл на нас особого впечатления,

хотя город довольно чистый. Мы зашли в магазины, кафе, но

почему-то нас тянуло обратно в Бендеры.

   Пётр, назначивший свидание девушке, ушёл в город,

а я остался в номере, смотрел телевизор, а в начале девятого

собрался и пошёл встречать Аннушку.

  До свидания с ней у меня было ещё часа полтора.

Я подошёл к фабрике, где работала Аннушка. Снаружи я мог

видеть всё, что происходило в цехе.

  Наконец я увидел Аннушку. На голове у неё была косынка,

из-под которой выбивалась непокорная прядь волнистых

каштановых волос. Рабочая одежда ничуть не портила её,

а подчёркивала стройность фигуры.

  Аннушка работала быстро, чётко и красиво,

ловко управляясь одновременно с несколькими станками.

Словно почувствовав, что за ней наблюдают,

Аннушка поправила выбившуюся из-под платка чёлку,

что-то сказала своей подружке, но из-за шума станков

голоса их не было слышно.

   Уж не знаю сколько времени я наблюдал за её работой.

В цех стали входить другие работницы. “Пересменка“, -

подумал я и пошёл к выходу с фабрики, где должен был

встретить Аннушку.

   Аннушка вышла вместе со своими подругами –

некоторых из них я уже видел на танцах – и стала

прощаться с ними.

   Девушки ещё пару минут поговорили  между собой и

разошлись, а Аннушка улыбаясь направилась ко мне.

Я преподнёс ей букет цветов, явно смутив её,

а уж свёрток в моих руках привёл её в состояние полной

растерянности: в пакете были бутерброды и лимонад.

  - Напрасно Вы беспокоитесь!

  - Нет, не напрасно, ведь я видел, как напряжённо вы работаете,

и в такой обстановке отойти хоть на минуту от станка невозможно.

Давайте-ка сядем где-нибудь на скамейку и перекусим,

   - очень серьёзно заявил я.

Кушать мне совсем не хотелось, но чтобы не смущать Аннушку,

я сделал вид, что с удовольствием съел бутерброд.

   Такое внимание с моей стороны приятно тронуло девушку,

нам было очень хорошо вместе.

  - Пожалуйста, расскажите о себе, Ленинграде, о родителях…и,

если можно, о работе, добавила она.

  Я был с ней откровенен. Вечер был прохладный.

В руках у Аннушки была шерстяная кофта нежно-розового цвета.

Я посоветовал ей надеть кофту. Кофта ей оказалась несколько

великовата. Смущаясь, она призналась:

  - Это кофта мамы, а мы с сестрой одеваем её по очереди.

  - Ничего особенного в этом нет. Лишь бы Вам было тепло,

  - сказал я.

Аннушка благодарно посмотрела на меня и сказала:

  - Мы живём очень скромно. Вам, очевидно , это понятно,

поэтому Вы так добры ко мне.

   Стараясь сменить тему разговора, я стал рассказывать ей о

жизни нашей семьи, о годах эвакуации. Как много мне пришлось

работать в детстве, выполняя совсем недетские обязанности в семье.

Рассказал о матери, об отце, погибшем на войне, о своём деде,

который фактически спас нас с мамой от голодной смерти.

Аннушка слушала не перебивая.

   Возвращаясь к себе в гостиницу, я в памяти восстанавливал наш

разговор с Аннушкой. Мне всё нравилось в этой девушке:

её откровенность, простота в общении, внешний вид, а главное –

её умение слушать, её уважительное отношение к родителям,

близким, друзьям. Она вела себя естественно, без заискивания и

лукавства.

           Я понял: влюблён глубоко и надолго.

  В гостинице меня ждал Пётр. Когда я вошёл в номер, он улыбнулся,

глядя на меня, и спросил:

  - Кажется, кончается твоя холостяцкая жизнь?

  - Угадал, - согласился я.

Мы вышли на балкон, закурили и долго, долго разговаривали о жизни.

Пётр понимал мои переживания и видел, что я близок к принятию

очень ответственного решения.

   В понедельник на свидание с Аннушкой я пришёл вместе с Петром.

Я познакомил их. Преподнёс цветы и предложил съездить на прогулку

в ближайший пригород и ещё раз вместе осмотреть Бендеры.

Таксист подсказал нам, что в селе Кицканы очень красивая церковь.

По пути в Кицканы пролетали многочисленные виноградники,

поля кукурузы. подсолнечника, пшеницы, яблоневые сады.

Большое впечатление осталось у нас от осмотра церкви.

Необыкновенное здание. Всё в этой церкви так же, как и

во всех церквах России, но вместе с тем как-то по-другому.

Внутреннее убранство церкви, её приусадебный участок  и

архитектура имели своеобразный вид, какой-то “южный комфорт“.

Множество старинных икон и церковной утвари, такой, которую

сейчас называют “раритетом“.

  Молча мы постояли перед иконами, поставили свечи

за здоровье и за упокой, при этом каждый из нас думал

о чём-то своём, очень сокровенном, важном;

из церкви мы вышли с ощущением внутреннего очищения,

как говорят: с лёгкой душой.

  Часам к трём дня мы вернулись в Бендеры. Пётр вежливо

сослался на необходимость пойти на переговорный пункт,

чтобы позвонить каким-то знакомым, и деликатно оставил

нас с Аннушкой вдвоём.

  Чем больше мы были вместе, тем больше росла моя уверенность

в том, что Аннушка – это человек с которым я могу связать мою жизнь.

Я принял самое важное и, как оказалось,

самое правильное решение в жизни: я решил сделать ей предложение.

   Я не говорил ей о любви, не давал обещаний, а просто спросил её:

   - Аннушка, а ты не хотела бы поехать со мной в Ленинград?

   Она поняла мой вопрос, улыбнулась и ответила на него вопросом.

   - А когда? Надолго? – засмеялась она.

   - На всю жизнь, - пояснил я совершенно серьёзно.

   И вдруг в её глазах я увидел слёзы,

а сами глаза выражали одновременно  удивление и растерянность,

любовь и радость.

   - Я согласна, - тихо сказала она.

Впервые я взял её за руки, обнял и поцеловал.

Именно в этот  момент я осознал, что беру на себя большую

ответственность за всю её жиэнь и судьбу.

   Отпуск мой подходил к концу, и каждая минута была на счету.

Понимая, что Аннушка должна сегодня выйти на работу

в ночную смену, я, словно мною всё было давно решено,

изложил ей свой план.

   - Сейчас тебе надо пойти на фабрику,

написать заявление на увольнение по собственному желанию,

в связи с тем что ты выходишь замуж и уезжаешь в Ленинград.

Необходимо предупредить, что уже сегодня ты не выйдешь в смену.

    Мы подошли к проходной,

Аннушка вопросительно посмотрела на меня.

Я видел беспокойство в её глазах.

         - Вперёд, с Богом, - напутствовал я Аннушку.

   Казалось, что она, только несколько минут назад без колебаний

согласившаяся уехать со мной, ещё в чём-то сомневалась.

   - А меня отпустят? – неуверенно спросила она.

   - Обязательно. Ты только чётко изложи, что мы завтра

идём в ЗАГС, а послезавтра улетаем в Ленинград.

   Через час она, сияющая, вышла из проходной.

   - Всё оформили, даже выплатили деньги полностью, -

радостно сообщила она.

   Аннушка рассказала мне, что и руководство, и бухгалтерия

были в шоке и вопреки обычной волоките

сделали полный расчёт: выдали трудовую книжку и даже деньги,

хотя при этом всех волновал один вопрос:

   - Аннушка, а хорошо ли ты подумала?

   - Хорошо, очень хорошо, -  отвечала она им.

   - А что за парень, откуда он?

   - Он военный офицер. Из Ленинграда.

  Всё решилось очень быстро, но мне ожидание Аннушки

на проходной показалось вечностью, а когда она вышла,

у меня словно камень с души свалился.

Теперь я твёрдо знал, что Аннушка действительно согласна связать

свою судьбу, свою жизнь со мной, и чувствовал себя самым

счастливым человеком.

    Нам предстояла важная встреча с родителями Аннушки,

ведь необходимо было получить у них если не благословение,

то хотя бы согласие на наш брак. Мы подошли к дому,

где жила Аннушка, поднялись на второй этаж и

позвонили в квартиру, хотя у Аннушки был свой ключ.

Дверь открыл отец. Он очень удивился, увидев меня.

   Зная, что в это время Аннушка должна быть на фабрике,

он спросил:

    - Аннушка, что случилось? Почему ты не на работе?

  В этот момент из комнаты вышла его жена и сердито

глядя  на  нас спросила:

    - Ты почему не на работе? – тон, которым она спросила,

не предвещал ничего хорошего.

   У Аннушки задрожали губы, и вдруг, неожиданно

для себя и для всех, она прокричала в ответ:

    - Не бейте меня! Я завтра замуж выхожу!

  От этого крика родители совершенно растерялись,

ведь никто и не собирался её бить. Почему вдруг “не бейте“

произнесла Аннушка в этот момент, она не могла объяснить

во все последующие годы жизни и всегда со смехом

вспоминала этот эпизод нашего знакомства с родителями.

  Опомнившийся отец наконец смог выдавить из себя:

    - То есть как завтра? Ведь мы с мамой ничего не знаем и

ничего не решили… - не зная что сказать и что делать дальше,

как-то вяло произнёс он.

    - Зато мы уже всё решили, - твёрдо  сказал я и продолжал:

    - Я прошу руки вашей дочери. У меня серьёзные намерения,

в этом вам не следует сомневаться. Завтра мы действительно

идём в ЗАГС, а послезавтра улетаем в Ленинград, -

важно заявил я.

   На родителей Аннушки было жалко смотреть.

Отец стоял молча и растерянно смотрел на нас, а мать

как-то нервно улыбалась, не зная что сказать.

   - Как это? – наконец опомнился, а мать стояла рядом,

рот её был приоткрыт, но сказать она ничего не могла.

   Услышав разговор, из соседней комнаты вышли

Аннушкины сёстры. Отец пришёл в себя, подошёл ко мне,

протянул руку и представился:

   - Леонид Никитович, а это - моя жена Елизавета Ивановна,

а это дочери - сёстры Ани: Таня и Люда.

   На большее у него пороха не хватило. Он стоял, не зная

Что ещё нужно добавить к сказанному. Как-то очень смешно

он начал размахивать руками и наконец выдавил из себя:

   - Садитесь, - указал он нам на стулья в кухне и,

подумав, добавил: - Пожалуйста.

   Теперь настал мой черёд, я должен был представиться.

   - Меня зовут Георгий Андреевич, военнослужащий, офицер,

служу и живу в Ленинграде. В связи с тем что заканчивается

мой отпуск, уже послезавтра я должен лететь в Ленинград.

Именно по этой причине мы с Аннушкой завтра идём в ЗАГС,

а затем за билетами на самолёт, а послезавтра

уезжаем в Кишинёв. Самолёт у нас в 15 часов.

   До полуночи мы разговаривали с родителями – точнее,

это был не столько разговор, сколько “допрос военнопленного”.

Такой “разговор” меня очень смешил, но родителям Аннушки

в этот момент было явно не до смеха.

   Они с ужасом узнали, что мы познакомились только в субботу,

уже во вторник идём в ЗАГС, а в среду улетаем.

Это обстоятельство ещё больше повергло их в шок:

   - А как же свадьба? А что люди скажут? – простонала мать.

   - Может быть, подумаете ещё?

   - Вы в принципе даёте ваше родительское согласие или нет? –

спросил я их очень серьёзно.

   - Конечно, даём, но всё это так неожиданно, -

развёл руками отец, неуверенно глядя на мать.

   - Ну вот и прекрасно, - сказал я, - значит, завтра

в девять утра я зайду за Аннушкой.

   - Хорошо, - ответила мать.

  Я попрощался с родителями. Аннушка проводила меня.

В коридоре мы поцеловались, я ушёл в гостиницу, а Аннушка

вернулась домой.

   Утром следующего дня ровно в девять я пришёл за Аннушкой.

Она уже ожидала меня, и мы пошли в ЗАГС, где нам подтвердили,

что зарегистрируют наш брак, но необходимо получить

разрешение от председателя горисполкома Марининой.

   Я пришёл в кабинет к Марининой с заявлением в ЗАГС

в надежде получить разрешение, но по её виду и вопросам понял,

что разрешение она не подпишет. Она встала, вышла из кабинета

и уехала по своим делам. Такой вариант развития событий

я предвидел. Аннушка в разговоре со мной сказала, что

её родители успели позвонить Марининой. А ведь Маринина была

 “потенциальной свекровью“ сестры Аннушки – Татьяны.

Родители Аннушки надеялись помешать нашему браку.

   Я знал, что в отсутствие председателя исполкома

наш вопрос вправе решать её заместитель, а эту должность

исполнял бывший военный Лосев.

   С заявлением я зашёл к нему, а он, не зная о том, что

Маринина уклонилась от решения вопроса, подписал заявление,

поздравил нас и пожелал счастья в совместной жизни.

           Теперь можно было идти в ЗАГС.

     В ЗАГСе нас ожидали родители Аннушки и её сестры.

  Родители стали утешать нас, думая, что разрешения нам не дали,

зато теперь у нас есть время всё хорошенько обдумать.

    - Да вы не переживайте за нас. Разрешение получено,

и сейчас нас зарегистрируют, - ехидно обрадовал я родителей.

      Аннушка улыбалась, она вся светилась от счастья.

   В ЗАГСе мы предъявили заявление с разрешением на брак.

В течение получаса нас объявили мужем и женой.

Родители едва успели купить и вручить нам цветы,

поздравили нас и пожелали счастья.

   Пётр Шовдра, выступавший свидетелем, принёс шампанское и

прямо в ЗАГСе все присутствующие выпили по бокалу.

Дальше наш с Аннушкой путь лежал в кассу аэрофлота.

Мы купили билеты на авиарейс, на следующий день, и были

готовы улететь в Ленинград.

    Это событие произошло в нашей жизни 2 октября 1964 года.

 Мы были счастливы, но единственное, что омрачало радость

моей жены, - отсуствие нарядного белого свадебного платья.

Одеты в ЗАГСе мы были к сожалению буднично:

невеста – в чёрном строгом костюме с небольшой белой

отделкой по рукавам и воротничку,

жених – в чёрном костюме и белой рубашке с галстуком.

   Утром следующего дня мы уезжали из Бендер.

Из вещей у Аннушки – маленький чемодан и осеннее пальто,

у меня – небольшой чемоданчик.

   Родители  Аннушки (я ни в коем случае не хочу осуждать их

или обидеть) дали нам на дорогу скромную сумму денег – главное,

что они сделали это от души, ведь большего из семейного бюджета

выделить они были просто не в состоянии.

   Поздравить нас, а заодно удовлетворить своё любопытство утром,

в день отъезда, прибежали какие-то родственники и знакомые Аннушки,

хотя кто есть кто я разобраться в этой суматохе не смог.

   Все они не верили в прочность нашего брака,

не верили в нашу любовь с первого взгляда.

   Всей своей жизнью нам с Аннушкой предстояло доказать

существование такой любви и возможность прочного союза,

несмотря на очень короткое знакомство. Мы хорошо понимали это!

   Наконец-то мы сели в такси и поехали в Кишинёв. Провожающие

что-то кричали, махали платками и руками нам вслед.

   Аннушка смотрела на провожающих, на глазах её были слёзы.

Мы уезжали с надеждой на наше счастливое будущее.

   Загудели моторы, самолёт побежал по взлётной полосе,

разогнался и взлетел, взяв курс на Ленинград!

    Аннушка восторженно смотрела на окружающее:

новый для неё город, метро, непривычный ритм движения,

даже само множество людей, бегущих мимо и не обращавших

внимания на окружающих, спешащих куда-то,

читающих книги и газеты сидя или стоя в вагоне.

   Мои родные жили в Вырице – это посёлок городского типа,

расположенный километрах в шестидесяти от Ленинграда.

Мы ехали к ним.

   Я представляю себе, о чём думала Аннушка:

   - А где же обещанный Ленинград? Куда же он завёз меня?

   Чтобы развеять её сомнения, мне пришлось объяснить:

   - В Ленинграде у меня работа, а поскольку у меня

ещё не было собственной семьи, то мне могли предоставить

лишь место в общежитии, но я решил жить у родителей в Вырице.

Это имеет свои сложности – ежедневно я трачу два с половиной –

три часа, чтобы добраться на работу и обратно, но зато

я каждый день дома.

   - Ну а теперь тебе дадут жильё от работы?

   - Конечно, хотя на это уйдёт какое-то время.

   За разговором о будущем жилье мы подошли к нашему дому.

Владельцем дома был мой дед – Головкин Николай Васильевич.

Вместе с дедом в этом доме жили моя мама Галина Николаевна, и я.

   Когда мы подошли к дому, я объяснил Аннушке:

   - Видишь, дом большой – два этажа, места хватит всем.

   - Ты знаешь, я очень волнуюсь, даже боюсь

встречи с твоими родными.

   - Не волнуйся, - успокоил я её, хотя сам почему-то

тоже очень волновался, особенно волновала меня обычно

непредсказуемая реакция матери.

   И вот мы входим в дом. Мама что-то готовила на кухне.

Она повернулась к нам, и я сказал бодрым голосом:

   - Ну вот мы и дома. Мама, дядя (так я называл своего деда),

знакомьтесь – это моя жена Аннушка.

   - Здравствуйте, - сказала Аннушка.

   Моя мама – женщина властная и очень капризная,

способная  либо сразу доброжелательно принять, либо

отвергнуть незнакомого ей человека.

   Я готов был к негативной её реакции и не ошибся.

   - Жена? – притворно удивилась мать. – Мы получили

твою телеграмму и прочитали: “Еду с Женей“, -

съехидничала она.

   В разговор вступил дед:

   - Здравствуйте. Очень приятно познакомиться,

особенно с женой моего внука, - сказал он доброжелательно. –

Проходите в наш, а теперь и Ваш дом. Вы, Аннушка,

не обращайте внимание на сердитый тон моей дочери.

Она очень ревниво встречает новых женщин в нашей семье.

Одну минутку. Я сейчас, - извинился дед и прошёл в комнату.

   - Что же вы стоите. Проходите в дом, -

наконец предложила мать.

   На кухню вернулся дед, посмотрел на нас.

Аннушка ему сразу понравилась, он взял её за руку и

повёл показывать наш дом. Мать стояла молча,

не зная как вести себя. Дед заметил это и велел ей

накрывать на стол. Теперь мать недовольно гремела посудой.

   Дед, глава семьи, был человеком добрым,

хорошо чувствовал людей, как он выражался – “по запаху”.

   - У меня собачий нюх на добрых людей.

Я рад, что  наконец Георгий женился и у меня есть перспектива

стать прадедом.

   Аннушка, почувствовав поддержку деда,

смущённо улыбнулась ему.

   - Галина! А ты свой дурной характер сходу Аннушке не показывай,

веди себя прилично и по-доброму, а не то будешь

дело иметь со мной, - сказал очень грозно дед и засмеялся.

   Дед подошёл к Аннушке, пожал ей руку, расцеловал её и добавил:

   - Люблю красивых девчонок. Ну что мы стоим в кухне?

Проходите. Вот ваша комната. А ты, Галя, давай-ка

быстренько собирай на стол. Ребята с дороги голодные.

Сколько раз тебе повторять?

   - Я сейчас, сейчас, - залебезила мать – она очень боялась деда и

знала его крутой нрав. Он был нетерпим к её “номерам“.

   - Смотри у меня, - сказал дед не то в шутку, не то всерьёз.

   Мы долго разговаривали за столом о жизни вообще,

Аннушка говорила о себе, о своих родителях и родственниках,

о Бендерах и Кишинёве, о Молдавии и многом другом.

   Дед рассказал Аннушке о нашей семье, о моих прадеде и

пробабушке. Дед был прекрасный рассказчик, и Аннушка

с большим вниманием слушала его.

   Мать делала вид, что тоже слушает деда, но по её виду

я уже догадался, что какую-нибудь неприятность

она всё-таки преподнесёт. И я не ошибся.

С ехидной улыбкой она сказала:

   - Ой, Гера, а я чуть не забыла. Тебе телеграмма.

   Она встала из-за стола, принесла и вручила телеграмму, в которой

командование отзывало меня из отпуска, и уже завтра –

четвёртого октября я должен был прибыть в училище, а затем

уехать в командировку.

   Оказалось, что я должен срочно ехать за молодым пополнением

в Мурманск, Кандалакшу и Петрозаводск.

Мне вручили командировочное предписание и

выдали денежное довольствие за октябрь.

Я заехал домой, оставил деньги, отдав их матери,

попрощался со всеми и пошёл на электричку.

Аннушка проводила меня и вернулась в дом.

Уезжая, я попросил деда не давать Аннушку в обиду,

оберегать от выступлений матери.

   Через месяц я возвратился из командировки. Мне предоставили

возможность “догулять” оставшиеся несколько дней отпуска.

Аннушка рассказала мне, что мать не очень довольна моей женитьбой.

Мне было всё ясно: мать не даст нам спокойно жить,

необходимо срочно подыскивать себе жильё.

   Я немедленно поехал в Ленинград, нашёл через знакомых

съёмную комнату (за 30 рублей в месяц), и мы с Аннушкой уехали.

   Дед тяжело переживал наш отъезд и пожелал, чтобы в ближайший

Выходной день мы приехали и хоть скромно, но обязательно

отметили нашу свадьбу. Мы согласились.

   На свадьбу требовались деньги (хотя это по сути была не свадьба, а

праздничный обед). Пришлось взять деньги в кассе взаимопомощи.

Нам с дедом удалось убедить мать воздержаться от колкостей в день

свадьбы, но она оставалась верна себе и всё время язвила за столом.

   Комната, которую мне удалось снять, была дешёвой и очень маленькой:

в ней едва умещались узкая кровать и тумбочка. И всё-таки это было

наше первое жильё, где можно было жить независимо от родителей.

   Мы жили более чем скромно. О нашем бедственном положении

мой непосредственный командир доложил начальнику училища и

попросил оказать помощь. Нам повезло.

   Одному из преподавателей училища выделили новую трёхкомнатную

квартиру, а его комната освободилась. Комната находилась

в Петропавловской крепости, и её не должны были заселять

после освобождения. Начальник училища, генерал Волков,

съездил лично к руководителям города и добился разрешения

заселить туда мою семью. Через месяц мы въехали в комнату

16 квадратных метров; благодаря этому Аннушка получила

прописку в Ленинграде и смогла устроиться на работу.

Сначала работала на аккумуляторном заводе,

что находился на улице Профессора Попова,

в гальваническом цеху. Работа оплачивалась хорошо, но это было

вредное производство. Она не жаловалась, а старательно работала.

Помог случай – в цех зашёл по каким-то делам директор завода и

в числе рабочих увидел молодую женщину, которую

раньше не встречал. Он поинтересовался у неё:

   - Вы новенькая?

   - Да. Я работаю здесь меньше месяца.

   - У Вас есть, муж, дети?

   - Муж есть, он военный. Детей у нас нет.

   - Как справляется с работой, как относится к работе? –

спросил директор начальника цеха.

   - Работает хорошо, очень добросовестная и старательная.

   - А ты не будешь возражать, если мы переведём её

в цех по изготовлению упаковки? Там ей будет полегче,

ведь придёт время и ей придётся рожать, а здесь сам знаешь –

здоровье молодой женщине в два счёта,

да и что ей среди стариков работать.

Что скажешь? Переведём?

   - Я понимаю, давайте переведём.

Жаль, если у неё со здоровьем будет что-то не так.

   - Вот и договорились, - сказал директор.

   Теперь Аннушка работала на станке –

запаивала в целлофановые пакеты

мелкие детали, которые производил завод.

   Неожиданно в гости к нам приехал дед и мама.

Дед по-хозяйски осмотрел наше жильё. Аннушка пригласила

их пообедать с нами. Мать, конечно, была против,

заявила о каких-то срочных делах и заторопилась уходить.

Вопрос решился просто. Дед сказал:

   - Галя, если ты торопишься, то можешь идти, а я

с удовольствием останусь на обед.

   Они остались оба. Аннушка подала на стол борщ,

перцы, фаршированные рисом и мясом. Дед ел молча.

Потом мы пили чай, и Аннушка принесла пирожки со сладкой начинкой,

жаренные в масле. Дед внимательно посмотрел на мою мать и сказал:

   - Вот видишь, Галина. Мы приехали неожиданно для них.

Ты мне всё пела, что Аннушка ничего не умеет. А ты посмотри.

В комнате чистота, а уж обед вкусный, что просто пальчики оближешь.

Тебе такой обед в жизни не сделать!

(Мать и вправду готовить вкусно не умела.)

   Мы молчали, не зная, чем кончится этот монолог для моей матери.

Дед продолжил:

   - Вот что, Аннушка. У меня на сберкнижке скопилось немного денег,

а ты до сих пор ходишь в тоненьком пальто и осенних туфельках.

Я приглашаю тебя и Георгия сейчас сходить в магазин и купить тебе

шубку и что-то тёплое на ноги, да ещё тёплые штаны, а то

обморозишь себе что-нибудь. Возражений я не принимаю.

Собирайтесь и поедем, а то у меня времени мало.

   - Дед, ты уж меня извини, но мне обязательно нужно быть на службе

через сорок минут, но я постараюсь отпроситься и быстро вернуться.

   - Вечно у вас, у военных, всё срочно да бегом.

Ладно, мы и без тебя обойдёмся. Верно, Аннушка?

   Аннушка не знала, что и сказать. Она ожидала чего угодно, но только

Не такого конца обеда. По её глазам я видел, что она очень довольна

предложением деда. Теперь она поняла,

что дед совсем не такой страшный, каким он ей казался.

   Я ушёл на службу, а дед, мама и Аннушка

пошли по магазинам за покупками.

   Уйти со службы пораньше у меня не получилось, а когда я вернулся

домой – увидел шубу, сапоги с мехом, шапку, тёплую кофту и рейтузы.

   - Ну, как ваш поход? – спросил я.

   - Не знаю, что тебе сказать. Дед ошеломил меня своей заботой.

Мне очень не неудобно перед ним. Ведь дед истратил на меня много денег.

       Я объяснил ей:

   - Дед всегда такой, любит копить деньги, но тратит их в самый

критический момент на семью. Он любит покупать хорошие вещи,

пусть даже дорогие, и всегда приговаривает, что он не настолько богат,

что бы покупать дешёвые вещи.

   Теперь я твёрдо знал об отношении, истинном отношении

к Аннушке и  ко мне деда и каком-то настороженном моей матери.

 

 

ПРОЩАНИЕ

 

   Случилось так, что Аннушка, ей было чуть за пятьдесят,

заболела очень тяжело – диабет начал свою разрушительную работу”.

   Реальную картину показал мой друг – врач-эндокринолог Василий Ягодкин, посвятивший многие годы изучению диабета.

Выполняя его рекомендации, мы смогли

почти на пятнадцать лет продлить жизнь Аннушки.

   Особое внимание мы должны были уделять отдыху,

проводить как можно больше времени на свежем воздухе за городом.

   Мы с Аннушкой решили построить загородный дом, взяли участок

в садоводстве и стали строить дачу километрах в двадцати от Ленинграда.

   Это дало свои положительные результаты.

Аннушка заметно ожила, поверила в свои силы.

Шло время. Вот уже мы вошли в двадцать первый век.

Мы работали, строили дачу, занимались садом.

   Однако тяжёлая болезнь постепенно подтачивала здоровье Аннушки.

Она стала несколько рассеянна, садилось зрение,

повысилась утомляемость, болели суставы, кружилась голова,

несколько ухудшилась координация движений,

появились признаки депрессии.

   Тут в стране начались реформы.

   До пенсии по возрасту ей оставался один год,

но я видел её переживания и уговорил уволиться:

стаж работы у неё был большой, а моего

заработка вполне хватало на безбедную жизнь.

Аннушка колебалась, но я сумел настоять.

   В 2002 году Аннушка захотела в Бендеры.

Мы уже несколько лет не были в Молдавии,

а ей хотелось побывать у родственников,

побывать на кладбище, где похоронены её родители.

Я пообещал что мы обязательно съездим в сентябре, когда не очень жарко,

много фруктов, а родственники в основном закончили свои дела

на приусадебных участках и могли уделить нам внимание.

И вот мы сели в поезд Санкт-Петербург – Кишинёв, путешествие началось.

   Нам удалось исполнить всё, о чём она мечтала: хорошо отдохнули и

в конце сентября готовы были к возвращению домой, купили билеты.

Нам оставалось провести последнюю ночь перед отъездом.

Но произошло непредвиденное – у Аннушки ночью случился инсульт.

   Наше возвращение отодвинулось почти на месяц, и весь этот месяц

мы провели в больнице. Как только Аннушке стало лучше – слава Богу,

обошлось без видимых последствий, - врачи разрешили нам ехать.

В Санкт-Петербурге здоровье Аннушки ухудшилось, требовался

Ежечасный уход, а потому, когда её положили на лечение в больницу,

мы оплатили и я находился там вместе с нею.

   Болезнь делала своё чёрное дело, и в больнице Аннушка оказывалась

уже через каждые месяц-два. Ей делали проколы в груди,

откачивали скапливающуюся жидкость.

Эти откачивания были необходимы, но очень болезненны.

Я делал всё возможное и невозможное, чтобы помочь ей.

   Когда её отпускали домой, мы жили за городом, на даче.

Это было тяжёлое время.

Теперь, когда я уделял Аннушке всё внимание,

оказывал помощь в лечении, по хозяйству старался делать

множество необходимых для семьи дел, у нас появилась

возможность постоянного общения.

   Мы много говорили о нашей прошлой и настоящей жизни.

Мы везде всегда были вместе.

   Я старался поддержать её и любым способом отвлечь

от тяжёлых размышлений, не давая себе и ей потерять надежду

на благополучный исход, укрепляя веру в чудо излечения.

Шёл октябрь 2003 года, уже было прохладно, а мы ещё

продолжали жить на даче. Совершенно неожиданно для меня

Аннушка в разговоре затронула тему о моём желании писать рассказы.

Она сказала, что ей нравятся мои немногочисленные стихи,

особенно те, что я когда-то написал ей ко дню рождения.

   Однажды она попросила меня съездить с ней в Санкт-Петербург,

купить побольше разных конфет, которые она хочет отправить

своим родственникам в Молдавию, а ещё закупить

необходимые продукты на стол для очередного дня рождения

нашего старшего сына Андрея.

   Возвратились в городскую квартиру мы из поездки по магазинам

с конфетами, подарком Андрею, продуктами и какими-то

мелочами по хозяйству. Вместе готовили пакеты с конфетами,

предназначенные для отправки в Молдавию,  и вдруг

Аннушка спросила меня:

   - Скажи мне честно – а для меня найдётся место в твоей

повести или рассказе?

   - О нас с тобой, о тебе, о нашей любви и жизни

я и хочу написать, обязательно напишу. Клянусь!

   - Почему же написать о нашей любви ты сможешь,

а сказать о любви ко мне ты решился только сейчас,

когда мои дни, может быть, уже сочтены?

- спросила она серьёзно и грустно, но зная, что я очень

неодобрительно относился к её упадническим

настроениям и разговорам, рассмеялась.

   - Честно говоря, мне всегда казалось, что,

произнося слова любви к тебе, я боялся спугнуть саму любовь,

которая сопровождает нас всю жизнь,

- волнуясь  произнёс я.

   Я говорил ей о любви, а у самого в памяти почему-то очень остро,

до боли в груди возникали эпизоды моей несправедливости,

нетерпимости и даже грубости по отношению к ней.

Вот уж воистину: слово не воробей, вылетит – не поймаешь.

Мне было стыдно за себя, и я горько вздохнул.

   Словно поняв мои мысли и стараясь избавить меня от них,

Аннушка продолжала:

   - Я тоже этого боялась, хотя очень ждала все эти годы

твоего признания в любви. А может быть, и хорошо, что ты сказал

слова признания сейчас, когда физически и морально очень тяжело.

Мне приятно, что последние годы ты всегда мной рядом,

не изменил мне, не бросил меня, помогаешь и поддерживаешь всячески.

Зато теперь я верю в твои слова о любви,

я лучше понимаю, что такое любовь, я чувствую её.

Приятно сознавать, что это не формальное признание в любви,

а настоящее глубокое чувство.

   Раньше я обижалась на тебя, что ты практически никогда всерьёз

не говорил со мной на эту тему, иногда мне казалось, что ты меня,

возможно, и не любишь.

   Только сейчас, когда мне очень тяжело, я поняла:

наверное, ты был прав, что не швырялся громкими признаниями.

Любовь была видна в твоих делах, всегда ощущалась в заботе обо мне и детях.

И всё-таки, может быть, тебе не следовало напускать на себя

маску серьёзности и строгости по отношению к нам, может быть,

надо было быть помягче, поласковее.

   Мы с тобой прожили уже 39 лет, всегда отмечая каждую годовщину

нашей свадьбы, дни рождения свои и детей, праздники.

Мне нравилось, что мы всегда вместе накрывали стол, приглашая гостей.

   Наверное, ты прав, что признание в любви произнёс сейчас,

когда мне очень нужно, я чувствую свою необходимость

в твоей жизни и жизни семьи.

   Слушай, напиши свою повесть, расскажи в ней о нашей любви,

о нашей жизни и о трудностях, с которыми нам пришлось столкнуться.

Напиши свою повесть! Пусть её даже никогда не издадут.

Пусть не для всех, но хотя бы для наших детей.

Это и будет память о нас с тобой.

   Спасибо тебе за всё! Пиши. Благословляю тебя! –

как-то даже не сказала, а выдохнула она.

   Таких длинных речей я не слышал от неё за всю нашу совместную жизнь.

Я смотрел на неё. Из глаз её текли слёзы, а во взгляде была тоска и такая

пронзительная мольба. Я видел, что она действительно очень хочет, чтобы

мне удалось написать о нашей семье, родителях наших, о нашей любви

правдиво, без громких слов, и чтобы всё у меня получилось.

Ей очень хотелось, чтобы в моём рассказе или повести нашлось

особое место для неё. Она боялась смерти, она очень боялась забвения.

   Это прозвучало для меня как последняя просьба,

как наказ, как завещание.

   - Я сделаю это обязательно, тебе слово. Спасибо тебе за всё, -

только и смог я сказать. Комок в горле изменил мой голос,

но я должен был держать себя в руках, поддерживать её

до последнего вздоха, помогать в тяжёлую минуту.

   Я отошёл к окну и закурил.

   - Ты знаешь, я хочу тебе признаться, дорогой мой, что я очень хотела

написать вам – тебе и детям – о том, как сильно я люблю вас.

Вы у меня самые родные, самые близкие, самые хорошие,

самые заботливые и внимательные люди.

   Да, не всё, что вы делали, было мне приятно.

Несмотря на то что вы доставили много огорчений, тяжёлых и горьких минут,

я люблю вас. Очень люблю! Всё было в нашей жизни – горе, и радость,

и много, много хорошего. Оглядываясь на нашу совместную жизнь,

я сейчас уверенно могу сказать, что мы прожили счастливую жизнь.

Я счастливая женщина!

   Слёзы обильно текли по её лицу, но она,

превозмогая себя, продолжала:

   - Я несколько раз пыталась написать вам письмо, но уже

плохо вижу, да и руки меня плохо слушаются.

Вы уж простите меня. – Теперь она не просто плакала,

она рыдала. Всё тело её дрожало.

   Я посадил её к себе на колени, как когда-то в молодости,

прижал к себе её маленькое, исхудавшее тельце и,

сам уже не в силах сдержать слёз,

стал целовать её мокрое от слёз лицо и руки.

   Наверное, это был момент страшного, молчаливого откровения,

когда мы оба понимали, что это, может быть,

наш последний такой разговор в жизни, когда мы понимали и ощущали

своё бессилие перед тяжёлой болезнью. Нас охватил ужас близкого

расставания навсегда, хотя об этом вслух мы не сказали ни слова.

   - Аннушка, милая, ты уж прости меня и ребят за всё, - попросил я.

   - Прощаю вас, и вы меня простите, -

вдруг как-то твёрдо и с удовлетворением ответила она и как-то

по-матерински погладила меня по голове, затем чётко и ясно

изложила своё устное завещание, просьбы и пожелания. –

Прошу, не перебивай меня, а выслушай и запомни.

У нас в семье сложилась хорошая традиция – всей семьёй

отмечать праздники, дни рождения, день нашей свадьбы. Отмечай их.

   17 октября, день рождения нашего старшего сына Андрея,

в 2003 году выпал на рабочий день. Отмечать заранее не принято, и

мы решили празднование перенести на воскресенье, 19 октября.

   Аннушка очень ждала этот день и обрадовалась, когда он

наконец наступил:

всё семейство соберётся сегодня за столом у нас дома,

где мы и наши дети вместе прожили 25 лет.

   Часам к двум пришли сыновья с жёнами.

   Андрей привёл нашего внука Гошку, с которым Аннушка

очень любила общаться и с удовольствием играла с ним.

   Праздник получился замечательный.

   В этот вечер Аннушка почувствовала себя лучше, смеялась,

подпевала артистам, выступавшим по телевизору.

Она шутила, веселилась, насколько позволяли ей силы, смеялась и

даже выпила рюмку водочки и смогла немного поплясать с Гошкой,

взяв его за руки и делая с ним вместе какие-то похожие

на танец движения. Это была радость общения.

Все мы, особенно Аннушка, были счастливы.

   В 11 вечера наши гости разошлись по домам.

Мы остались вдвоём с Аннушкой.

Я мыл посуду, а Аннушка протирала её полотенцем.

Затем, когда вся посуда была расставлена

по своим местам, Аннушка предложила мне:

   - Слушай, Гера, давай-ка выпьем чайку, горячего и с новой заваркой.

Что-то мне захотелось чаю выпить.

   - С удовольствием.

   Через десяток минут чайник,

на носик которого был надет свисток,

подал нам сигнал готовности.

   Аннушка любила свежезаваренный чай. Наполнили кружки и,

с удовольствием распивая чай, мы долго разговаривали, обсуждая

прошедший вечер и новости, услышанные от детей, и всё,

о чём болтал наш внук Гошка. Одновременно мы обсуждали дела,

предстоящие на следующий день и неделю.

   Аннушка взглянула на часы и, увидев, что уже два часа ночи,

сказала, что нам пора спать.  Мы ушли в спальню,

но сразу уснуть не смогли и ещё какое-то  время продолжали разговаривать.

   - Ну вот и всё – пора спать, сказала Аннушка, и через несколько минут

по её дыханию я понял, что она уснула.

   Я привык за последние годы внимательно прислушиваться к её дыханию

и по нему определять её самочувствие.

Аннушка спокойно спала, и теперь я тоже мог заснуть.

   Около четырёх часов утра я внезапно проснулся от охватившей меня

тревоги. В этот момент Аннушка громко выдохнула: ”Ах!“ – и,

казалось, затаила дыхание, но что-то в этом было необычное.

Я подскочил, включил свет и увидел, что она лежит с открытыми глазами,

но смотрит как-то странно. Обойдя кровать, я заглянул ей в глаза и

увидел её взгляд, который выражал ужас и страх, мольбу о помощи и страдание, безысходность, прощение и укор, любовь и умиротворённость.

Эти изменения в её взгляде произошли в считанные секунды.

   Я немедленно вызвал “скорую помощь”.

К моему удивлению врач приехал через пять-семь минут,

подошёл к Аннушке и стал её осматривать,

задавая мне вопросы, касающиеся её болезни.

   - У Вас есть маленькое зеркальце? – спросил он.

   - Да, конечно, - ответил я. Принёс зеркальце и передал его врачу.

Я понимал ситуацию, и ужас охватил меня!

Врач поднёс зеркальце ко рту Аннушки и подержал некоторое время

одной рукой, а другой старался поймать её пульс.

Через какое-то время, показавшееся мне вечностью, он сказал:

   - Выражаю Вам соболезнование.

- И, словно оглашая приговор, добавил:

   - Давайте будем оформлять.

   - Что оформлять? – понимая случившееся, но ещё надеясь на чудо,

спросил я.

   - К сожалению, я вынужден констатировать смерть Вашей жены, -

Теперь уже прямо объявил врач.

   Он что-то писал на бланке, а я, словно во сне,

отвечал на его вопросы, приносил ему необходимые документы.

Закончив дела с бумагами, врач сказал, что

часам к десяти утра подъедет спецмашина и увезёт тело в морг.

   Как Вы себя чувствуете? – спросил он меня.

   Врач пробыл со мной недолго и, ещё раз выразив мне соболезнование, ушёл.

Это случилось в четыре часа утра 20 октября 2003 года.

   Аннушка понимала, что несчастье с ней может случиться в любой момент,

а поэтому неоднократно, особенно когда у неё были сильные боли, говорила:

   - Господи, хоть бы мне уснуть и больше не проснуться.

Сил моих терпеть эти боли больше нет.

   Так она хотела, так оно и случилось – уснула и не проснулась.

   Люди говорят, что так уходят из жизни светлые люди, очевидно,

Бог им помогает в этом, избавляя от страданий.

 

   Проводить Аннушку в последний путь пришли родственники,

знакомые, товарищи, друзья, соседи и сослуживцы.

Они тепло отзывались о ней, сожалели об её уходе из жизни,

плакали и выражали своё доброе отношение к ней:

-Эта маленькая женщина навсегда останется в нашей памяти.

Аннушка - воплощение добродетелей:

любящая мать и жена, очень заботливая и верная во всём,

творящая добро людям, пример трудолюбия и

уважительного отношения к окружающим,

соболезнующая и помогающая всем, кто в этом нуждается,

умеющая любить и быть любимой,

строгая к себе и справедливая к другим,

умеющая понимать людей и прощать их слабости,

человек исключительной чистоплотности, добропорядочности,

надёжный друг и верный товарищ.

Аннушка – светлый человек. Вечная ей память! 

 

   У читателей могло сложиться впечатление

безоблачных наших с Аннушкой взаимоотношений.

Не стану обманывать Вас. Бывало всякое, случалось ссорились,

но никогда не доходило до разрыва наших взаимоотношений.

Бывали у нас и увлечения, но на первом плане у нас

всегда оставались наша любовь, наша семья, наши дети.

   Мы старались жить по-совести, уважать людей, делать добро,

вместе были и в горе и в радости. Чем сложнее была ситуация,

тем прочнее становились наши взаимоотношения,

тем крепче становилась наша любовь!

   Да! Я очень любил и люблю свою Аннушку, хотя до сих пор

объяснить само понятие “любовь” не берусь.

Мы и с Аннушкой много раз обсуждали: что же такое любовь?

Чёткого определения дать не смогли.

Мы сошлись во мнении, что это всеобъемлющее чувство,

объединяющее множество разных ощущений,

когда два близких человека направляют свои силы на созидание,

укрепление и поддержание крепкой семьи.

Мы считали, что любовь – повседневный ежечасный труд двоих

во имя укрепления семьи,

для достижения её благополучия и благосостояния,

обеспечения их здоровья и счастья, уважения друг к другу,

умение сохранить верность и преданность семье, прощать ошибки.

 

   Мы твёрдо убеждены: Любовь с первого взгляда есть! 

 

   Аннушка очень любила жизнь, любила меня, но ещё больше

любила наших детей – Андрея и Максима.

   - Свою жизнь она полностью посвятила и отдала нам.

Помните об этом! – говорю я нашим детям.

 

   Светлую память о моей Аннушке, любовь к ней

я сохраню в своём сердце до последнего вздоха.

 

   Мы похоронили её так, как она этого хотела, и полностью выполнили

все её последние просьбы и пожелания:

- Похороните меня на кладбище, подобрав сухое светлое место,

и чтобы рядом были высокие деревья;

- Обязательно проведите обряд отпевания со священником и певчими;

- Ходите в церковь помолиться за упокой моей души;

- Дети, хоть они и не маленькие, всё равно у меня за них душа болит,

пусть живут дружно и по-совести,

берегут свои семьи и заботятся о своих детях.

- На могилу мою не забывайте приходить, приносить живые цветы.

Я буду ждать, что вы придёте поговорить со мной.

- Помните, что я очень, очень вас люблю.

Молюсь Богу за вас.

Простите меня, если сделала что-то не так.

 

На памятнике мы поместили её фотокарточку, крест и надпись:

 

Головкина Анна Леонидовна

21 марта 1946 г. – 20 октября 2003 г.

Помним!

 

У её памятника всегда живые цветы – память моя, наших сыновей,

родных, друзей и знакомых…

 

 

********

 

 

“Светлой памяти моей любимой, дорогой жены Аннушки посвящаю… “

 

Георгий Головкин (Георгий Григорин)

 
  nadmodnadmodnadmodnadmodnadmodnadmodnadmodnadmodnadmodnadmodnadmodnadmodnadmodnadmodnadmod

 

© «Вестник Армян Петербурга» 2011-2020. Электронное периодическое издание.  E-mail: spbarm@yandex.ru

 Сайт является официально зарегистрированным  СМИ.

Свидетельство Эл  № ФС 77-44081 от 04. 03. 2011 г. выдано Роскомнадзором.

 Все права на материалы, опубликованные на сайте, защищены в соответствии с российским и международным

законодательством  об авторском праве и смежных правах. Использование материалов, размещённых на сайте,

 допускается только с разрешения правообладателя и прямой гиперссылкой ссылкой на сайт:  http://spbarm.ru/